[COLOR=darkblue]А всё кончается

А всё кончается, кончается, кончается,
Едва качаются перрон и фонари.
Глаза прощаются надолго, изучаются.
И так всё ясно, слов не говори!

А голова моя полна бессонницы,
Полна тревоги голова моя.
И, как, расти не может дерево без солнца,
Так не могу я быть без вас, друзья!

Спасибо вам, не подвели, не дрогнули.
И каждый был открыт таким, как был.
Ах, дни короткие, до сердца тронули!
Спасибо вам, прощайте! Докурил... [/COLOR]

Реквиемом по тебе звучит в моей душе. Знаю, если поплакать, то станет легче, но никак не плачется. Скребётся, рвётся в душе. Уже третий год давит могильным камнем...
После твоего длительного пребывания в трясине, мы вытащили тебя, и целых пять месяцев находились в счастливом обмане, что сделали для тебя ВСЁ. А по существу, вытащив из трясины, не заметили, как ты каждый день из этих пяти месяцев неуклонно приближался к краю пропасти.
А ведь не заметить этого было невозможно. Мы элементарно дрогнули, прикрывшись своей бытовухой – карьера, очередной отпуск, болезнь ребёнка. Тебе даже не к кому было пойти в этом чужом для тебя городе. Постоянное одиночество в крохотной гостинке на девятом этаже, проблемы с работой и страх не оправдать наших надежд...
Знаешь, мне хотелось бы помнить тебя только таким, каким ты был тогда в тайге, десять лет назад. Мы долго переваливали через высоченную сопку, временами теряя ориентиры, потом едва успели поставить палатку, как хлынул проливной дождь. Мы вчетвером забились в палатку, ели холодную тушёнку и полночи дико ржали над всякой дребеденью, пугая местное дикое зверьё. Твой смех был самым громким. И сквозь время он всё ещё звучит в моих ушах и, кажется, стоит лишь прикрыть глаза, как мы снова окажемся там, где никто из нас не знает, как страшно будет впереди.
И где, быть может, можно было ещё что-то предпринять, переиграть, спасти.
Как ты был трогательно заботлив ко мне в том авантюрном походе! Моего избранника вечно уносило за версту в какие-нибудь непролазные дебри, а ты всегда был рядом, словно читал в моих глазах мольбу не оставлять меня ни на секунду, потому что хоть я и бодрилась, но вся моя душа была переполнена страхом от тех диких мест, где прежде не ступала нога человека. Ты протягивал мне свою сильную руку, зорко следил, чтобы я не споткнулась и не грохнулась откуда-нибудь. А когда наступил мой черёд перебираться через широкую бурную реку по тонкому брёвнышку, я видела, как у тебя сводит скулы и сжимаются кулаки...
Да, мне хотелось бы помнить тебя сильным, красивым, здоровым...
Мне хотелось бы. Но, как и чем вытравить из памяти нашу последнюю чудовищную встречу? Это было начало твоего конца. Когда я ехала к тебе я не предполагала насколько всё плохо. Ты открыл мне дверь, отпрянув, попятился, и на секунду в твоих безумных глазах проблеснуло что-то прежнее таёжное, тёплое, родное. А потом был ад. Вся комната была забрызгана кровью из твоих вен. Ты зловеще прорычал – зачем я приехала, ведь ты звал не меня. Разбил о стену телефон. Я начала плакать, а ты схватил нож и, нацелив его в своё сердце, сказал, что сейчас всё это кончится. Это было какое-то жуткое безумие. Я, сползая по стенке, умоляла тебя не делать этого. Ты подошёл, одним рывком поднял меня, обнял своими окровавленными руками и с усмешкой, дыша мне в волосы, сказал, чтоб я принесла водки, очень уж тебе выпить со мной хочется. Я кивнула и на ватных ногах шагнула за дверь. Всё. Потом была скорая, которая отказалась от тебя, был платный нарколог, снова частная клиника. А через несколько месяцев тебя не стало...
За три дня до твоей смерти мой муж, твой друг, навещал тебя. Ты сказал, что всё будет хорошо, главное, чтобы мы любили и берегли друг друга.
Мы стараемся.
Слышишь? Видишь?

• 
• 
•